убей в себе овощ
Текст: Юлия Максимова
ЖИТЬ КРАСИВО
В детстве, когда деревья, коты и собаки были большими, я росла доброй девочкой. Слушалась маму и много читала. Мамы других девочек меня тоже любили. Потому что я не носила бантиков, пышных платьиц и чистых ногтей. Всегда приятно встретить ребенка, который слушается маму, но не так красив, как твой. Впрочем, это в природе человеческой. Сейчас не об этом.
Впереди брезжили коммунизм и жизнь, полная приключений, советские космические экспедиции готовились полететь на Тау Кита знакомиться с дружелюбными таукитянами, когда я встретила Дмитрия.
Мы с Дмитрием посещали старшую группу в детском саду, где нас ежедневно травили компотом из сухофруктов. И где мы уже полгода как терроризировали остальных детей играми в отважных команчей, майоров вихрей и майорских дочек-матерей. И вдруг в один прекрасный день все рухнуло. В группу пришла Екатерина. Носительница белокурых волос и хитрого носа пупочкой. И Дмитрий поплыл, как пирога по Амазонке.
В тот же день в песочнице у меня случился катарсис. Катька, которая даже два плюс два сложить не могла, сказала Дмитрию: «Мальчик, помоги мне надеть сандалик». И тут сил на объяснения у меня не осталось. Я треснула лопаткой одногруппника Бориса, который оказался здесь фигурой абсолютно случайной, и вцепилась ему единственным передним зубом в ногу. Укусить Дмитрия язык не поворачивался, а Катька вызывала инстинктивное отторжение.
Собаки лаяли, Борис орал басом, воспитатели вызывали папу. В двух словах, хаос и кипеш. Дмитрий забыл про Катьку и, открыв рот, смотрел на мое чумазое лицо со следами боевого пластмассового ведерка (Борис тоже был вооружен). А потом сказал:
– Ты така-а-ая красивая.
Вот тут я поняла, что красота внешняя должна уравновешиваться изнутри, возможно даже кипешем.
Часть 2. Про гусеницу
Однажды я выросла. Красота стала гораздо ближе. Позади была череда удачных и не очень экспериментов: зеленые волосы, черные ногти; красные волосы, белые ногти; плюс десять килограммов, минус десять килограммов; волосы кудрявые, нет волос – косыночка. Наконец отражение в зеркале стабилизировалось. Сформировались представления о красивых попах и вообще. Тогда я встретилась с настоящей красотой во второй раз.
Я лежала по делу в роддоме. Вокруг были женщины разной степени тяжести. Влажная уборка, тапочки, носочки, одинаковые байковые халаты в унылых линялых розах, похожих на чьи-то уши. Ожидание чуда.
Мы лежали в четырехместной палате втроем. Обычные женщины, менее всего озабоченные своим внешним видом. А под утро привезли тяжелую, совсем школьницу. Она была красива безупречно. Маленький аккуратный животик, синие глаза, чуть тронутые блеском губы и никаких жалоб. «Спасибо, у меня все есть». Рожали все примерно в один день. Троим из нас принесли иконописных младенцев, мальчиков. Такие глянцевые дети достаточно редко появляются сразу. Крепкие щеки, уверенный бочковой рев. А потом привезли из реанимации эту, красивую, и за ней – ее девочку.
У девочки оказалась маленькая сморщенная мордочка ярко-оранжевого цвета: желтушка, билирубин выше нормы – бывает. Красавица вздрогнула, впрочем, взяла себя в руки. Она все время молчала, не тетешкалась, пока мы носились со своими отпрысками, тиская их, как котят… А под утро я от чего-то проснулась. Было тихо-тихо.
Красавица стояла на коленках перед кувезом с дочкой. Оранжевая мордочка сопела, завернутая в тугой кокон темно-зеленой больничной стерильной пеленки. Она застенчиво улыбнулась, погладила по щечке девочку и одними губами сказала: «Гусеничка ты моя».
А я заплакала или рассмеялась, не помню.
Часть 3. Предтечи
Мона Лиза смотрела на готовый портрет, мастер стоял чуть в стороне, чтобы ненароком не пропустить реакцию.
– Ну же, ну, что скажешь? Правда, это красиво?
– Над нами будут смеяться, Лео, – грустно сказала Мона. – Где я? Где жемчуга мои наследственные? Где мои длинные ноги, где брови насурьмленные? Где белокурые волосы, где овал, в конце концов, лица?!
– Овца ты, – вздохнул художник. – Я нарисовал усредненную женщину, образец сдержанности и стиля. Образец мудрости, наконец! И вообще, здесь главное – пейзаж…
Эпилог
Для кого-то «красиво» – это каминный огонь сквозь хрустальный бокал, для кого-то – женщина на старой фотографии, для малыша – мама, для Саврасова – грачи, для математика – изоморфизм факторизации по ядру, для безработного Иванько – заморский Франклин или Грант на хрустящей зеленой бумаге.
А для кого-то – просто выйти морозным утром на крыльцо, поскользнувшись, упасть носом в хрустящий снег и увидеть искрящуюся ледышку. И вместо привычного «йошкин кот» на выдохе прошептать:
– Красота-а-а!..
Источник
ЖИТЬ КРАСИВО
«Я красивая?» – кокетливо спросила Ева.
«Разве у меня есть выбор?» – мрачно подумал Адам.
Часть 1. Красота в первый раз«Разве у меня есть выбор?» – мрачно подумал Адам.
В детстве, когда деревья, коты и собаки были большими, я росла доброй девочкой. Слушалась маму и много читала. Мамы других девочек меня тоже любили. Потому что я не носила бантиков, пышных платьиц и чистых ногтей. Всегда приятно встретить ребенка, который слушается маму, но не так красив, как твой. Впрочем, это в природе человеческой. Сейчас не об этом.
Впереди брезжили коммунизм и жизнь, полная приключений, советские космические экспедиции готовились полететь на Тау Кита знакомиться с дружелюбными таукитянами, когда я встретила Дмитрия.
Мы с Дмитрием посещали старшую группу в детском саду, где нас ежедневно травили компотом из сухофруктов. И где мы уже полгода как терроризировали остальных детей играми в отважных команчей, майоров вихрей и майорских дочек-матерей. И вдруг в один прекрасный день все рухнуло. В группу пришла Екатерина. Носительница белокурых волос и хитрого носа пупочкой. И Дмитрий поплыл, как пирога по Амазонке.
В тот же день в песочнице у меня случился катарсис. Катька, которая даже два плюс два сложить не могла, сказала Дмитрию: «Мальчик, помоги мне надеть сандалик». И тут сил на объяснения у меня не осталось. Я треснула лопаткой одногруппника Бориса, который оказался здесь фигурой абсолютно случайной, и вцепилась ему единственным передним зубом в ногу. Укусить Дмитрия язык не поворачивался, а Катька вызывала инстинктивное отторжение.
Собаки лаяли, Борис орал басом, воспитатели вызывали папу. В двух словах, хаос и кипеш. Дмитрий забыл про Катьку и, открыв рот, смотрел на мое чумазое лицо со следами боевого пластмассового ведерка (Борис тоже был вооружен). А потом сказал:
– Ты така-а-ая красивая.
Вот тут я поняла, что красота внешняя должна уравновешиваться изнутри, возможно даже кипешем.
Часть 2. Про гусеницу
Однажды я выросла. Красота стала гораздо ближе. Позади была череда удачных и не очень экспериментов: зеленые волосы, черные ногти; красные волосы, белые ногти; плюс десять килограммов, минус десять килограммов; волосы кудрявые, нет волос – косыночка. Наконец отражение в зеркале стабилизировалось. Сформировались представления о красивых попах и вообще. Тогда я встретилась с настоящей красотой во второй раз.
Я лежала по делу в роддоме. Вокруг были женщины разной степени тяжести. Влажная уборка, тапочки, носочки, одинаковые байковые халаты в унылых линялых розах, похожих на чьи-то уши. Ожидание чуда.
Мы лежали в четырехместной палате втроем. Обычные женщины, менее всего озабоченные своим внешним видом. А под утро привезли тяжелую, совсем школьницу. Она была красива безупречно. Маленький аккуратный животик, синие глаза, чуть тронутые блеском губы и никаких жалоб. «Спасибо, у меня все есть». Рожали все примерно в один день. Троим из нас принесли иконописных младенцев, мальчиков. Такие глянцевые дети достаточно редко появляются сразу. Крепкие щеки, уверенный бочковой рев. А потом привезли из реанимации эту, красивую, и за ней – ее девочку.
У девочки оказалась маленькая сморщенная мордочка ярко-оранжевого цвета: желтушка, билирубин выше нормы – бывает. Красавица вздрогнула, впрочем, взяла себя в руки. Она все время молчала, не тетешкалась, пока мы носились со своими отпрысками, тиская их, как котят… А под утро я от чего-то проснулась. Было тихо-тихо.
Красавица стояла на коленках перед кувезом с дочкой. Оранжевая мордочка сопела, завернутая в тугой кокон темно-зеленой больничной стерильной пеленки. Она застенчиво улыбнулась, погладила по щечке девочку и одними губами сказала: «Гусеничка ты моя».
А я заплакала или рассмеялась, не помню.
Часть 3. Предтечи
Мона Лиза смотрела на готовый портрет, мастер стоял чуть в стороне, чтобы ненароком не пропустить реакцию.
– Ну же, ну, что скажешь? Правда, это красиво?
– Над нами будут смеяться, Лео, – грустно сказала Мона. – Где я? Где жемчуга мои наследственные? Где мои длинные ноги, где брови насурьмленные? Где белокурые волосы, где овал, в конце концов, лица?!
– Овца ты, – вздохнул художник. – Я нарисовал усредненную женщину, образец сдержанности и стиля. Образец мудрости, наконец! И вообще, здесь главное – пейзаж…
Эпилог
Для кого-то «красиво» – это каминный огонь сквозь хрустальный бокал, для кого-то – женщина на старой фотографии, для малыша – мама, для Саврасова – грачи, для математика – изоморфизм факторизации по ядру, для безработного Иванько – заморский Франклин или Грант на хрустящей зеленой бумаге.
А для кого-то – просто выйти морозным утром на крыльцо, поскользнувшись, упасть носом в хрустящий снег и увидеть искрящуюся ледышку. И вместо привычного «йошкин кот» на выдохе прошептать:
– Красота-а-а!..
Источник